Андрей Цаплиенко(журналист ТСН)Фартовый

2015-08-14 17:24:46

Мы не думали, что так быстро, в течение одного дня, сможем собрать почти 42 тысячи гривен для трех раненых бойцов "Правого сектора". ??х позывные – "Ванька", "Морок" и "Рыжий".

"Ванька" попал под обстрел 21 декабря 2014-го, когда в Киеве народ, готовясь к застолью, скупал вкусняшки в магазинах, а в Песках группа "Барса" выручала попавших в окружение побратимов. А "Рыжий" и "Морок" получили тяжелейшие ранения в мае на шахте "Бутовка".

"Морока" от верной гибели спас его автомат, задержавший роковой осколок. Теперь они меряют жизнь от одной операции до другой. При том, что ни статуса, ни помощи от государства у добровольцев нет. Чтобы помочь своим ребятам, комроты "Барс", Валерий Краснян, был готов продать свой пробитый со всех сторон "Мерседес", прошедший со второй ротой пятого батальона через Пески, Аэропорт и шахту "Бутовка". В общем, не машина – реликвия. ?? даже не реликвия, а боевой побратим. Продавать машину не пришлось. В тяжелейшей для них ситуации люди собрали деньги, но попросили, чтобы эта БМП, "боевая машина правосеков", стала экспонатом Музея войны. Так и будет. ?? я благодарен всем, кто помог раненым бойцам. Благодарен за то, что помогли мне укрепить веру в наш народ. Если бы машина заговорила…

Фартовый

Человек слаб. А я силен. Двести двадцать сил, вы можете себе представить? Двести двадцать лошадиных сил под моим капотом. ?? они были очень нужны этим ребятам. Без меня они бы ни за что не прорвались в аэропорт. ?? не смогли бы вырваться оттуда. У меня только в одной задней двери пятнадцать пробоин от осколков. ?? выбито стекло ударной волной. Вы знаете, что такое "ударная волна"? Это когда воздух неистово свистит, и от свиста вылетают стекла. ??менно так я потерял заднюю боковушку, хотя лобовое осталось на месте. Человек не смог бы выдержать такое. Да и любое из тех пятнадцати отверстий, которые у меня в левой задней, не оставило бы двуногим существам ни единого шанса.

А я вот даже с ними держусь молодцом. Скачу по бездорожью, как молодой. Хотя я давно не молод. Семнадцать лет для меня это как для человека семьдесят, да? Этот вопрос мне хотелось задать высокому парню в пятнистой одежде, которого его товарищи называли "Барсом" – он ходил вокруг меня и все говорил: "Старичок вполне в норме".

Мне так хотелось в Пески. Когда я услышал от "Барса" это название, то подумал, что впереди меня ждут дюны, пониженная передача и немного спущенные шины. ??менно так нужно преодолевать пески. Но если это слово написать с большой буквы, то будет означать оно совсем другое. Руины, ежедневный грохот разрывов, обвешанные железом люди. Не желающие отступать из развалин.

"Барс" привез меня сюда. ?? еще октябрь не сорвал с деревьев желтизну листьев, как оттуда мы помчали в аэропорт.

Раньше я бывал в аэропортах. Подвозил пахнущих дорогими ароматами мужчин и женщин к терминалам. Они открывали заднюю дверь, - ту, которая сейчас пробита в пятнадцати местах, - забирали свои кожаные чемоданы и потом растворялись в толпе за стеклянными дверями. Смешивались с людьми, звуками и ароматом крепкого кофе.

Но у этого терминала был иной запах: смесь пороха, крови и гнили. Разорванные стальные тела бронированных машин прикрывали путь к нему. На моем великолепном кожаном сиденье бежевого цвета лежали не чемоданы, а металлические ящики, и когда шумные и быстрые люди в бурой пятнистой форме их забрали оттуда, на дорогом покрытии остались маслянистые пятна.

А потом "Барс" снова гнал меня по взлетной полосе. На спидометре было 170. ?? мне захотелось оторвать колеса от бетона. Взлететь, как самолет. Даже показалось, что на секунду колеса оторвались. Может, так и было. Возможно, меня подбросило, ведь за мной разорвалась тяжелая мина, прилетевшая с восточной стороны, и между резиной и бетоном на мгновение появился небольшой просвет.

Несколько тяжелых дней обошлись без повреждений. Не помню, сколько раз я слетал в аэропорт. Два, три, четыре. Знаю, что тогда в развалинах, похожих на выброшенный штормом на берег гигантский корабль, держался "Подолянин" со своими товарищами. Они все называли друг друга странными прозвищами. А мне дали целых три. "Емеля", "Мерин" и "Конячка". Вообще-то у меня есть свое имя. Но из тех, которыми меня называли эти отчаянные люди, мне больше всего понравилось "Конячка". Был один паренек, который так ласково называл меня "Конячкой", что с ним хотелось работать даже тогда, когда отказывал мотор и трещали сухие подшипники. Звали парня "Танчик". У "Танчика" были быстрые умелые руки и добрая улыбка. Он все знал обо мне, чувствовал любую мою неполадку и помогал избавиться от многих старческих болезней. Мои семнадцать – это как человеческие семьдесят. Но я, кажется, об этом уже говорил, не так ли?

Как-то раз, в ноябре, на мое бежевое сидение уселся "Танчик" и погнал меня в аэропорт. Все было как всегда. В терминале ждали люди "Подолянина". Они шли на рекорд. В то время в аэропорту людям трудно было провести даже час. Уже через день пребывания там у многих бойцов начинали сдавать нервы. А через неделю их нужно было менять. "Подолянин" держался две недели – и шел на третью. Вот я и вез ему воду, в которой он нуждался даже больше, чем в патронах. В меня зальешь литров пять и катайся себе, сколько хочешь, лишь бы радиатор не травил. А у человека система охлаждения очень сложная. Без воды он никак не может.

Вот и повез "Танчик" воду в аэропорт. На мне повез. Первая мина упала далеко от нас. "Танчик" нажал на педаль, и я послушно добавил скорость. Возможно, в этом и была ошибка. Мы подъехали как раз к тому месту, куда летела вторая "стодвадцатка". Тяжелая "груша" разорвалась возле моего левого борта, и осколки вошли в метал, как в масло. Я впервые почувствовал, что сделан из очень тонкого материала.

"Да что ж ты будешь делать", рассердился и "Танчик" и добавил газу, чтобы заскочить под рукав терминала. Он еще раз сказал что-то в сердцах, когда заметил, как вода из пробитой канистры выливается на кожаное сиденье. Я понимаю, что не меня ему жалко, а воду для "Подолянина", и что теперь снова надо возвращаться в Пески, чтобы потом таки домчать, довезти драгоценную влагу товарищам.

Я был не против. Меня почти не беспокоили пробоины в двери. А после того, как мы отвезли для "Подолянина" следующую порцию воды и вернулись на нашу базу в Пески, мои наездники, "Барс" и "Танчик", вдвоем ходили вокруг меня, приговаривая: "Ну ты и фартовый, друг "Мерин", фартовая "Конячка" нам попалась". Я знал, что все решилось за доли секунд. Чуть быстрее – и осколки пришлись бы в переднюю дверь, туда, где сидел водитель. А чуть медленнее – и мы бы попали в эпицентр взрыва. "Тогда бы "Подолянин" точно остался без воды", - мрачно пошутил "Барс".

Они все говорили, что я фартовый. Считали, что приношу удачу. А я просто старался делать то, что у меня лучше всего получается. Ехать вперед, по бездорожью, руинам, выбоинам от взрывов – и возвращаться назад. Они же, эти ребята, помогали мне возвращаться на базу, в разбитый дом, где меня прятали в чудом уцелевшем гараже.

Я помню, как вместе с первым снегом на Пески посыпался град металла. Рядом с нами плотно ложились мины. Когда мина падает и пробивает крышу заброшенного дома, сначала ты видишь, как через отверстие поднимается облако серого дыма, и только потом слышишь сухой хлопок. От этого машине становится тревожно, а человеку страшно. Я отвлекся от дороги, и в этот момент почувствовал под колесом осколок. В общем, я порвал покрышку и остановился. Тогда я вез "Моисея" и "Танчика", и они быстро сообразили, что мне надо поставить запаску – и чем быстрее, тем лучше.

Я, признаюсь, очень нервничал, но старался не подавать вида. А они, эти двое сильных людей, пыхтели и смеялись. Это трудно представить и понять, но мои парни подшучивали друг над другом, когда рядом падали мины, рассыпая осколки по соседним дворам. Один или два зацепили мой борт. Я горжусь тем, что закрыл собой ребят. Они спасали меня, а я защищал их.

Жаль, что меня не было рядом, когда "Танчик" попал под минометный обстрел. Это было гораздо позже. Парень отправился в центр села на другой машине. Без меня. Я бы прикрыл его от осколков. Я почему-то так думаю, что я бы сумел его прикрыть. Ведь накануне Нового года, когда "Барс" вывозил ребят через позицию под веселым названием "Турист", мне удалось их спасти. Это было 29 декабря.

Люди очень любят канун Нового года. Но так бывает на войне, что как раз перед самыми любимыми праздниками начинаются тяжелые бои. В группе разведчиков был человек из горной южной страны. Я слышал, что там живут люди, которые любят петь долгие красивые многоголосые песни и больше всего на свете ценят дружбу и верность. Отчаяннее этих горцев не было среди защитников разбитого поселка. Но иногда южные герои забывают, что страх и осторожность – это не одно и то же. ??збавляясь от страха, они не думают об осторожности и перестают слышать оглушающий свист "Градов" и далекие сухие щелчки снайперских выстрелов.

Южанина звали Георгий. Так называл его "Барс", мой главный наездник. "Барс" ругался изо всех сил, торопил своих людей на позиции. От разрывов "Градов" вибрировали стены домов. Снайпер с той стороны стрелял по людям, а попадал по мне. ??з раны человека по имени Георгий бежала алая кровь и, смешиваясь с грязью на его одежде, становилась похожей на машинное масло.

Коричневый ручеек сбегал прямо на бежевую кожу моего модного салона, но мне было все равно. Раньше, в мирной жизни, я бы не выдержал этого надругательства над гламуром и роскошью. Но сейчас, на войне, я хотел только одного – спасти южанина Георгия, спасти "Барса", спасти своих друзей, слабых и одновременно невероятно сильных.

?? я их не подвел. Ни одной пробоины в колесе. Все пришлись в металл. Но это не имело значения, ведь я мог ехать вперед.

Мы сделали несколько рейдов в тот день. Я вывез раненого Георгия и еще несколько бойцов, которые, к счастью, были целы и невредимы. ?? снова я услышал в свой адрес похвалу: "А ты у нас фартовый!"

Но больше всего я любил мчать по короткой дистанции от недостроенного моста до нашей базы в Песках. Два километра, не больше. С одной стороны поселок, с другой - открытое поле. Часто бывало, что со стороны этого поля по нам стреляли из легкого оружия. А несколько раз выезжал танк и пытался меня пригвоздить своим орудием, у которого калибр аж 125 миллиметров. "Барс", уверенно державший мой руль, лишь посмеивался после каждого выстрела: "Ну что, тварь ты чугунная, не получилось!" ?? не могло получиться. Мой мотор работал на пределе, колеса несли меня вперед со скоростью 150 километров в час, и я не обращал внимания на преграды.

?? когда некоторое время спустя я оказался на шахте "Бутовка", мне было очень просто находить самый удобный и быстрый путь между глубокими воронками от танковых снарядов. Шахту тоже обстреливали танки, и мой наездник давил на педаль газа изо всех сил, когда хотел подъехать к переднему краю, где оборону держали те же ребята. Те, кто называл меня фартовым в Песках. Они все снова были здесь, мои друзья, мои боевые товарищи. Жаль, что не было среди них "Танчика", которого я так и не смог закрыть собой в Песках.

Но я помнил о нем и старался надежно прикрывать "Барса". Он был резкий и взрывной, как мой двигатель. Он был готов рвануться вперед, как будто кто-то вдавливал в пол педаль его жизненных сил. Хотя какая у человека педаль? Сила у него одна, и та не лошадиная. ?? это он меня берег, а не я его.

Шахта была под обстрелом с трех сторон. "Барс", на большой скорости заезжая под ржавый копер, всегда быстро находил самое безопасное место. ?? оставлял меня там. Я помню, как разорвало миной, а потом расплющило железобетонным перекрытием зеленый "УАЗик", и его остовом люди "Барса" прикрывались от осколков с южной стороны. А я не получил ни одной пробоины. Я был нужен целым, чтобы вовремя вывезти раненых и забросить воду с боеприпасами на передовую.

Я с этим справлялся. Меня научили это делать по дороге в аэропорт. Он, кстати, виден был со стороны шахты. Каждый раз, когда я подвозил на шахту "Барса", он смотрел на развалины терминала и говорил: "Всего два километра. А как их нам пройти?" А я был уверен, что мы их пройдем. Я снова хотел увидеть разорванные соединения механических рукавов-присосок и обнаженный бетон серых свай.

Правда, вряд ли теперь у меня это получится.

Я снова спасаю раненых. ??х трое. Двоих накрыло осколками на шахте. А третий не смог уйти от снайперской пули в Песках. Как раз в тот день, когда я вывез из-под огня южанина Георгия. Я снова делаю то, что у меня хорошо получается: прикрываю собой людей. Для того чтобы спасти этих раненых, люди собрали деньги. Но решили, что я должен забыть о скорости и стать экспонатом музея. Стоять посередине зала рядом с ржавыми боеприпасами и молчаливым оружием. Чтобы те из людей, кто не слышал, как свистят пули и воют мины, молчали, глядя на мои раны.Но разве ж это раны для стального механизма? Я же не человек. Я кречпе. У меня 220 сил, а нежная кожа только внутри салона. Я люблю ветер, снег и дождь, и мне не страшно объезжать свежие дыры в бетоне. Я буду стоять в своем скучном музее и ждать, когда "Барс" снова похлопает меня по блестящему, пробитому насквозь заднему крылу и скажет, улыбнувшись: "Ты у меня, дружище, фартовый!"

джерело: ТСН